Покаянное «Слово…» по Чивилихину

«Написать новую работу о «Слове о полку Игореве» очень трудно. Трудно потому, что в десятках книг и многих сотнях научных статей рассмотрены и изучены едва ли не каждое слово, каждый образ, каждый термин знаменитого памятника древнерусской литературы» (О.Творогов).

В частности, «…немалое число литературоведов, историков, лингвистов, знатоков нашей старины, литераторов, любителей отечественной истории и словесности, вчитываясь в «Слово о полку Игореве», изучая его эпоху и сопоставляя различные точки зрения, пытались открыть тайну авторства великой поэмы, занимающей особое, только ей принадлежащее место в литературе всех времён и народов. Попытки эти были безуспешными, все предположения опровергались, и некоторые ученые пришли к выводу, что имя автора «Слова» мы никогда не узнаем. Это печальное умозаключение, однако, не может остановить новых попыток хотя бы потому, что каждая из них, основанная на поиске дотошном, и даже опровержение каждой из них возбуждает новый интерес к бесценному памятнику мировой культуры, способствуя – пусть даже в микронных единицах измерения! – раскрытию его изумительных художественных особенностей и бездонной глубины содержания, приближает к истине.

Но если мы никогда не откроем имени автора «Слова», то никогда не поймём до конца ни того времени, ни его культуры, ни самой поэмы, ни многих тайн русской истории, ни некоторых аспектов человековедения, как называл Максим Горький литературу.

И вот я, не замахиваясь на «новую работу», решаюсь в своём поиске коснуться самой сокровенной тайны «Слова», сразу оговорив, что мои догадки и предположения не претендуют на бесспорность. Чтобы не перегружать текста подробными ссылками на печатные источники, я во многих случаях, цитируя, называю только автора и придерживаюсь строгой источниковедческой атрибутики лишь в особо важных местах. Сознательно выбираю основные доказательства, не углубляясь в нюансы, коим несть числа. Используя в этой системе доказательств высказывания исследователей, преимущественно, конечно, единомышленников, старался по мере сил воздерживаться от полемики.

Решаюсь выступить с аргументацией одной, несколько, правда, неожиданной гипотезы об авторе «Слова». Не отстаивая, повторяю, конечный вывод категорически, попробую, опираясь на внимательных предшественников, свои доказательства и догадки, поочерёдно и последовательно ответить на вопросы: где, кто, когда и при каких обстоятельствах мог создать этот средневековый литературный шедевр».

У меня, между прочим, давно вызывает недоумение полное заглавие памятника – «Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославова, внука Олегова». Зачем в нём быть этому многослойному, частично тавтологическому уточнению имени князя, свершившего поход? Не обозначил ли здесь первый великий русский писатель своё имя, отчество и фамилию, если прочесть заголовок так, как я, рассчитывая на современное читательское восприятие, напечатал его уже дважды: «Слово о полку Игореве» Игоря сына Святославля внука Ольгова? И, конечно, без традиционных, ничем не оправданных запятых, идущих от первого издания, но отброшенных ещё А. С. Пушкиным.

Интересно, что первые ценители «Слова» (Херасков, Мусин-Пушкин, Калайдович, позже Барсов и др.), упрощая полное название памятника, волей-неволей наталкивали читателя на смутную догадку об авторстве Игоря – они называли поэму «Игоревой песнью» или «Игоревым Словом». Остановимся в этой теме на чрезвычайно важном. Если наука признаёт, что полный заголовок «Слова» идет от протографа, изначального авторского текста, то поэма, вышедшая из-под пера Игоря сына Святославля внука Ольгова, не была анонимной и уже в заголовке раскрывала имя автора. В качестве одного из доказательств этой истины, к которой, к сожалению, не подступал никто из исследователей, приведу несколько подобий из литературы средневековой Руси, свидетельствующих, что автор «Слова» следовал сложившейся в XII веке письменной традиции.

Никто не сомневается, что автором «Повести временных лет» был Нестор, и вот полное и точное название его великого труда по Хлебниковскому списку Ипатьевской летописи: «Повести временных лет Нестера черноризца Феодосьева монастыря Печерьскаго». Н.В.Шарлемань: «Признав Игоря автором, легко объяснить осведомленность «Слова» в княжеских делах. Как зять Ярослава галицкого, Игорь, конечно, был хорошо знаком с положением двора Ярослава, знал мощь его войска, слышал в своей семье о замыслах венгерского короля. Из говора своей жены Евфросинии Ярославны и её брата Владимира, жившего в течение некоторого времени у него, Игорь усвоил и внёс в свое литературное произведение некоторые западно-русские слова, галлицизмы и полонизмы...»

Однако особенно закономерен в поэме, повторимся, мощный слой северской народной лексики; это словесное богатство нельзя было столь активно освоить издалека и со стороны. Целых тридцать четыре года, почти всю свою сознательную жизнь – с 1164 по 1198 год – автор провёл в Путивле, Новгороде-Северском и их сельских окрестностях. И родился он в этих местах, и здесь же прошло его младенчество и раннее детство – годы, когда маленький человек открывает удивлённые глаза на мир, делает на земле первые шаги, слышит и произносит первые слова, начинает чувствовать и думать...

Напомним, впрочем, что полный заголовок поэмы, возможно, раскрывал для средневековых читателей имя творца её, а Н.В.Шарлемань высказал ещё одну интересную догадку: «В «Слове», по-видимому, можно найти глухое упоминание о подлинном авторе в обращении к Бояну: «пети было песнь Игореви того внуку». Как известно, первые комментаторы перед словом «внуку» вставили в скобках «Олга». По-видимому, эта поправка текста излишня. Смысл первоначальной редакции таков, что Боян призывается петь песнь Игорю – своему внуку, т.е. потомку, последователю. Такие обороты речи и ныне встречаются в украинском языке. Если Игорь последователь певца Бояна, то он и сам певец…»

Таким образом, фразу: «Пети было песнь Игореви того внуку», а также полный заголовок поэмы можно рассматривать как довольно веские доказательства авторства Игоря.

Историки во многом доверяют В.Н.Татищеву, располагавшему неизвестными нам средневековыми рукописными манускриптами. И мы не знаем, из какой сгоревшей летописи взял он изумительную по краткости и определённости характеристику Игоря: «Сей муж своего ради постоянства любим был у всех, он был муж твёрдый».

Игорь Святославич был, очевидно, порядочным в нравственном смысле и политически смелым человеком – шестеро князей отказали в приюте изгою Владимиру галицкому, опасаясь гнева его отца, Ярослава «Осмомысла». Игорь же гостеприимно принял шурина в своей новгород-северской вотчине и через три года «примирил его с отцом». Игорь Святославич был также хорошим семьянином, любил супругу, чей образ так опоэтизирован в «Слове»… Право, довольно трудно понять, за что именно некоторые авторы клянут сегодня этого, по-видимому воистину незаурядного, человека, несущего в своём облике индивидуальные черты своеобычной личности тех времён.

«Об одарённости Игоря в нашем распоряжении имеются только косвенные доказательства. Игорь был, несомненно, просвещённым человеком. Он тщательно собирал сведения для своего личного родового летописца. По свидетельству Д.С.Лихачёва, летописец Игоря «самый обширный из всех личных, семейных и родовых летописей XII – XVвв. Это был летописный свод с широким политическим горизонтом. В 1200 г. он был включён в Киевскую летопись».

Н.В.Шарлемань: «Ещё в плену Игорь осознал тяжёлое положение, создавшееся в результате разгрома его войска. На родину он возвратился «небезупречным героем...». Поражение нельзя было замалчивать, Игорь был вынужден «обнародовать» в своей летописи отчёт о происшедшем. В «официальную» летопись были внесены в духе христианского смирения и покаянные речи князя. Эти признания произвели на современников, надо полагать, гнетущее впечатление. Для ослабления впечатления необходимо было обнародовать произведение, которое хотя бы отчасти оправдало поступки Игоря. Перечнем неблагоприятных стихийных явлений (затмение, повлиявшее на дух войска, метеорологические явления – зной и жажда и др.), а главное – героизмом главных виновников происшествия, их пламенной любовью к родине, к русским сынам и чистосердечным признанием своих поступков можно было смягчить позор. Таким произведением, параллельным летописи, и явилась «неофициальная» «трудная повесть» – «Слово о полку Игореве»...

Целью произведения была, очевидно, не только самореабилитация Игоря – человек честолюбивый, умный и талантливый, он претендовал в конце XII – начале XIII века на свою особую роль в политической жизни Руси: «как телу без головы, так Русской земли без Игоря».

Главное же для нашей темы в летописаниях Игоря то, что основная идея, высказанная им в официальной историографии, абсолютно идентична гражданскому пафосу «Слова», автором которого он был.

Послесловие к «Искушению Словом…»

Исторический, известный в те времена песнопевец Митуса, замешанный в Перемышльском бунте 1241 года на стороне своих родственников, по линии крамольного Олега Гориславича против Даниила Галицкого, был преемником того самого личного летописца князя Игоря при его жизни. «Слово…» было написано Митусой не только по летописным сведениям, но и по рассказам своего отца князя Рыльского и было частично «обнародовано» им после 1202г., т.е. после смерти князя Игоря, но ближе к 1223 году как скорбная повесть о неудачном походе на половцев с названием, специально допускавшим двойное и даже тройное прочтение:

– как торжественная форма некролога с упоминанием полного имени умершего, по его собственному имени, имени его отца и деда:

Слово о плъку Игоревƀ Игоря сына Святъславля внука Ольгова.

– как поэтическая эпитафия личного отношения автора «Слова…» к своему сюзерену и благодетелю с прозрачным указанием на своё княжеское происхождение:

Слово о полку Игореве и горя сына Святъславля внука Ольгова.

– как скрытое содержание скорбной поминальной молитвы о погибших воинах за землю Русскую по вине князя Игоря:

Слово горя сына Святъславля и внука Ольгова о полку Игореве.

И последнее. Академик РАН Андрей Анатольевич Зализняк в своём докладе 19.12.2007г., в частности, сказал, что сугубо научные методы исследования всего, связанного со «Словом…», показали, что: «подделка «Слова…» не является абсолютно невозможной, но её можно допустить только в том предположении, что её осуществил некий гений (!), причём пожелавший полностью скрыть от человечества свою гениальность».

Я позволю себе осторожно поспорить с уважаемым учёным. Вполне возможно, что на настоящий момент он прав, кроме, пожалуй, последнего утверждения о «пожелании» анонимного автора «Слова…». Ведь не исключено, что когда-нибудь не менее гениальный исследователь «Слова…» откроет нам истинное имя его автора, почему-то (?) «пожелавшего полностью скрыть от человечества свою гениальность». Мне представляется, что выдвинутая в настоящем эссе синтетическая версия, основанная на глубоких исследованиях Югова и Домниных, заслуживает внимания специалистов «незамыленным оком» принять или опровергнуть новую рабочую гипотезу об авторстве и времени создания нашего родного «Слова…». А последнее слово будет конечно же за тобой, уважаемый читатель!